Page 24 - ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХ

протиснулся мимо еще двух взрослых, но тут какой-то длинный парень лет

шестнадцати поймал его за шиворот и потянул назад.
— Куда лезешь, паршивец?

— Извините, — буркнул Славка.
— А ну встань за мной и стой спокойно, а то ухо оторву, понял?

— Понял, — Слава оказался позади парня и, когда тот отвернулся, показал ему язык.

Просто стоять было невыносимо скучно, но мальчик уже привык. Он покачался,

привстав на носки, повертелся кругом, постоял на одной ноге, потом угомонился,

уставился на вытоптанную до гладкой поверхности землю и стал ждать, с таким же

сосредоточенным видом, как взрослые. Через два часа очередь, представившаяся

вначале такой небольшой, начала казаться бесконечной. Единственное, что радовало

— хлебная все-таки приближалась, а хвост очереди отдалялся. Иногда колонна

подолгу не продвигалась, и кто-то провокационно выкрикивал, что хлеб кончился. По

цепочке проходила волна ропота и беспокойства, ближайшие к хлебной кричали, что

еще не кончился, каждый получал возможность сделать еще шаг-два вперед и

очередь снова успокаивалась. Славка, наверное, десяток раз проверил, на месте ли

талоны — тоненькие маленькие грязно-розовые бумажечки с круглой печатью и

мазано набитым текстом: «ХЛЕБ НОРМА 300 Г» и «ХЛЕБ НОРМА 200 Г». Славка

боялся их лишний раз доставать, чтобы не уронить и не порвать, но еще больше

боялся, что когда подойдет, наконец, его очередь, талонов не окажется на месте.

Работала сегодня незнакомая девушка, наверное, новая помощница Марфы Семенны.

Славка выложил два талона на прилавок.

— Марфунь, — протянула девица, взяв талоны и с сомнением глядя на Славу. — Тут

малец какой-то, талонов на полкило сует.

Марфа Семенна наклонилась через прилавок, оглядела мальчика.

— Да это Славка, Блатовых сынишка. Выдай, им положено.

Мальчик достал белую тряпочку и почтительно завернул в нее тяжелую, твердую,

еще теплую буханку, положил в авоську и понес в обеих руках, прижимая к груди,

как какое-то сокровище. Очередь, тянувшаяся уже по всей Ярмарочной улице,

проводила его долгим, завистливым взглядом, как и каждого, кто шел от хлебной,

получив полагающееся граммы.