Page 27 - ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХ

сделал несколько глотков, закашлялся, но рыдать не перестал. Мы набросали на дно

ямы еловых веток и уложили на них Лиду, не выпутывая из шинели. Ее глаза все еще
были открыты, но в них не было осуждающего выражения, как мне казалось.

«Вот видишь, ей будет мягко и тепло», — успокаивал Бучнев Корунова, придерживая
его за плечи. Парня сильно трясло и шатало из стороны в сторону, того гляди упадет

в яму. Странно, совсем немного же выпил.

«Сказать надо», — с трудом выговорил он в промежутках между всхлипами.

«Что сказать?» — не понял Бучнев.

«Что-нибудь…»

Но говорить было особо нечего.

«Лидия, ты была хорошим товарищем, спасибо тебе за все, мы тебя не забудем», —

фальшиво выдавил я и взялся за лопату. Закидывать могилу землей было намного

легче, чем рыть ее; Бучнев помогал мне, Корунов глухо выл, скорчившись, как от

боли. Мне было очень жалко закапывать шинельку.

Как я провела лето

Я не могу сказать, что в то летнее утро моим глазам предстал какой-то невероятно

прекрасный вид. Ничего поражающего, величественного или исполненного пафосом

пушкинской пейзажной лирики. Просто маленькая белорусская деревня – три десятка

плотно скученных деревянных домиков, амбаров, курятников и сараев. На север и на

восток тянутся заброшенные пашни, распаханные едва на треть. Если стать на

вершину холма, то будет видно извивающееся по долине русло Морочи. Склоны

холма поросли вереском и маленькими синими цветочками на высоких стебельках –

забыла название. Теплый ветер несет гниловатый запах с болот. Тоже родной и

привычный запах. Душно, ужасно душно, как перед летней грозой. А может, это

просто я задыхаюсь. Чтобы увидеть во всех деталях простой пейзаж моего родного

края, мне не нужно смотреть по сторонам. Он и так в моих мыслях – такой, каким я

привыкла его видеть, такой, каким останется навсегда в моей памяти.

Вот поэтому я иду, опустив голову, и смотрю только на глинистую тропинку под

ногами. Иду очень медленно, медленнее просто нельзя. Сердце пропускает половину