Page 21 - ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХ

У Петра вырвался звук, похожий на всхлип, он отмахнулся от Кацмана, который

хватал его за руки и тащил к полицаю.
— Прекрати, Кац. Что ты сам как фашист? Не мучай его, — на этот раз Кронский

говорил таким тоном, что ослушаться никто бы не посмел.
Шурка с явным неудовольствием убрал нож и отошел от Петра. Тот по-прежнему

стоял молча, только трясся весь, почти как его брат.

Ляля присела возле тела молодого комсомольца, прямо в застывшую грязь, поднесла

фонарь к его лицу. Труп почти не пах, был как будто свежий, промерзший, как земля

под ним. Первые ноябрьские холода сохранили на теле следы издевательств. На

правой руке убитого не было трех пальцев, и вся ладонь была черная, сморщенная,

обгоревшая. Девушка ласково провела по заострившейся линии скулы под пустой

глазницей, по твердым шелушащимся краям глубокого пореза на лбу, скрытого под

потеками засохшей крови.

«Звезду пытались вырезать, — поняла она. — Да не вышло, только лицо

исполосовали». Ляля накинула брезент, больше смотреть не хотелось.

— А может этому свастику на роже вырезать? — спросил Кац, будто поймав ее

мысль и снова пнул толстого полицая. — Или отрезать что-нибудь? Как они нашим…

— Це був не я! Я нiчого не робив, тiльки сторожив! Менi велiли…

— Моя бы воля, я бы его на куски порезал и собакам скормил, — продолжал Кац,

будто не слыша его. — И то мало было бы такой гниде…

— Кац, я сказал, убери нож, — твердо повторил Максим. — Мы не мстить пришли.

Мишка поволок к виселице мертвого полицая.

— А сапоги хорошие, теплые, кожаные, — заметил он, глядя на командира.

— Снимай, — разрешил Максим.

Сидоренко сдернул с убитого сапоги.

— Да только мне маловаты, — пробормотал себе под нос с досадой. — Ну ничего,

может, кому подойдут, так обменяю

Ляля достала из кармана пальто химический карандаш, перевернула одну дощечку и

крупными печатными буквами написала два слова: «фашистская шлюха», потом тоже

самое на второй табличке.